…а нет, оказывается, никакой решающей битвы. Так, чтобы раз – и всё. Чтобы совершить Подвиг и улечься светло-опустошенно смотреть в чистое небо. Не поджечь факелом костер, что навсегда отпугнет порождения холодной ночи, не включить нажатием кнопки прожекторы, что прорежут окружающую тьму лучами, не надеть защитный костюм и не отправиться зачищать хищно чавкающее болото с огнеметом наперевес. Нет. Просто каждый день ты просыпаешься и идешь к леднику, наступающему на твой дом.

И занимаешься там своими делами. Не так уж важно, в сущности, какими, главное – не отходить слишком далеко. Утренняя пробежка – вдоль ледника, читать – иди к леднику, работать – неси ноутбук к леднику, хочется с кем-то целоваться – тащи и этого человека к леднику, если с ним действительно стоит целоваться больше одного раза, то поймет и не исчезнет.С ледника веет зябким пронизывающим ветром, и очень хочется спрятаться от него куда-нибудь в дом, плотно-плотно закрыв двери и окна. И нет, опять-таки, это не будет позором, бегством и сокрушительным поражением, потому что, помнишь, тут нет никакой битвы. Не изменится вообще ничего — ни сегодня, ни завтра. Но через несколько месяцев ты заметишь, что холодная мутно-серо-зеленая стена стала ощутимо ближе.А пока ты сидишь рядом с ледником и прилежно на него дышишь, он тает. Тоже, что характерно, с совершенно ненаблюдаемой глазом скоростью. Ну да, ты не ждал, что «делом твоей жизни» будет сидеть и постоянно ёжиться от холода. Хотелось решающей битвы. Но оказалось, что это работает вот так.

На стороне ледника миллионы тонн массы и холод древних эпох, на твоей – то, что ты живой и теплый. Тесно, знаешь ли, взаимосвязанные понятия. И термодинамика этой метафоры такова, что этого вполне достаточно....а под настроение, конечно, можно вдарить и огнеметами. Скорее для развлечения. Ну и, скажем, если хочется сжечь старый рояль – тащи его к леднику.

События трилогии Г. Игана Orthogonal, невероятного художественного учебника альтернативной физики, разворачиваются в недрах горы Peerless, целиком выведенной в космос и превращенной в научно-исследовательский корабль поколений. Крайне запоздало до меня доходит, что намек на навязшую в зубах библейскую цитату вряд ли мог быть более прозрачным.

* * *

«Довольно-таки неудобно, — бурчу, — быть членом фэндома с плотностью как у межгалактического вещества. Хочешь видеть символику — становись ей сам открывай редактор».

…Ступить на землю Родоса и немедленно подпрыгнуть. Потому что сказано ведь «здесь Родос, здесь прыгай!». Вторая после Колосса примета, позволяющая уверенно отличать Родос от Лесбоса, Лесбос от Фароса, Фарос от Миноса, Миноса от митоза и митоз от GlaDOS.

Стена крепости не даёт отойти куда-то от берега. Отпихивает тебя к самой кромке воды, словно кот, ухитряющийся за ночь сдвинуть хозяина на самый край кровати. Огромный толстый светло-рыжий кот, пригревшийся на солнце и теперь считающий твое появление совершенно неубедительным поводом для того, чтобы хотя бы приподнять голову и окинуть тебя прищуренным взором. Я греюсь на этом солнце семь веков, человек. Не буди.

Коты, коты, коты. Когда строилась Родосская крепость, в Европе считалось очевидным, что мухи самозарождаются в гнилом мясе. На Родосе кажется не менее очевидным, что коты самозарождаются на древних стенах, нагретых полуденным солнцем. Такое ощущение, что пресловутый Колосс при падении разбился на множество котов, кошек и котят. Наверняка тот купец, что выкупил у захвативших Родос арабов обломки Колосса, хотел прихватить с собой и этих котов — на мой взгляд, не менее ценный ресурс, чем пара десятков тонн бронзы и железа. Наверное, даже уже заплатил за них, но коты — существа самостоятельные — решили, что не хотят быть ни корабельными, ни караванными, и остались на острове. И каждый кот здесь выглядит так, как будто греется на солнце семь веков.

Солнце, солнце, солнце. Кажется, что крепость построена из его лучей, выпавших в осадок. Кажется, что когда-то давно, до прихода человека, остров был покрыт многометровым слоем солнечного света, копившегося здесь миллионы лет. Этакое солнечное гуано. Потом люди пришли, порезали его на блоки и сложили из него стены.

«Плиний Старший упоминает, что лишь немногие могли обхватить обеими руками большой палец руки Колосса (при соблюдении естественных пропорций человеческого тела это указывает на рост статуи в 60 м)», сообщает Википедия. Девять лет жизни с засевшим в сердце осколком NGE (девять лет? по-моему, я смотрел Евангелион семь веков назад…) не дают шанса не заметить, что указанный размер весьма близок к габаритам EVA Units. Ну разумеется, Колосс был первым огромным боевым человекоподобным роботом™. Просто всё держалось в глубочайшем секрете, исчезновение кораблей списывалось на внезапные штормы и морских чудовищ, а вложенная Колоссу в рот бумажка с магическими формулами после злополучного землетрясения была уничтожена в первую очередь, чтобы сохранить в тайне проект EvanGelios.

С берега видно другой берег. Турецкий. Он где-то далеко, там, где море и небо уже начали перемешиваться друг с другом, но еще не превратились в однородную серо-голубую массу — но виден отчетливо, горбатится себе горными хребтами. И почему-то это кажется чертовски важным. Кажется, что тут, на берегу Родоса, тебе становится понятно, почему именно Средиземноморье стало колыбелью цивилизации — той, нагловатой, что считает себя единственной. Секрет — в бескрайнем море, которое можно переплыть. В сочетании простора, с большим запасом превосходящего всё, что может достаточно чётко представить себе человек, и ясно видимого на горизонте указания на то, что он всё-таки конечен. Отличный стимул для того, чтобы однажды стать чем-то немного большим, чем просто человек, и направить свой корабль к другому берегу. А этого уже достаточно для всего остального. Пусть каждый день ты становишься чем-то лишь чуть-чуть большим, чем был вчера — но, знаете ли, за семь веков могут набежать такие сложные проценты…

* * *

«…если нажать одновременно клавиши "Shift", "Control" и "Return", а потом еще дотянуться до клавиши, на которой нарисована указывающая вверх стрелка, и нажать ее тоже, то фигурка, где бы она ни находилась и сколько бы врагов перед ней ни стояло, сделает очень необычную вещь – подпрыгнет вверх, выгнется и в следующий момент растворится в небе».

Hic Rhodus, hic salta.

Созданный в шестидесятых годах XX века «Боинг-747» выделялся среди прочих самолетов того времени не только общими габаритами, но и, в частности, рекордной высотой кабины над землей, что поначалу создавало для пилотов очевидные трудности при рулении – не так-то просто оценить расстояние, скорость и радиус поворота, находясь на высоте трехэтажного дома. В качестве тренажера при подготовке летного состава использовалась изображенная на фото конструкция, получившая название Waddell's Wagon по имени Джека Уодделла — испытателя «Боинга». Макет кабины «747-го» был закреплен на грузовике на нужной высоте; пилот, сидя в нем, управлял действиями водителя по переговорному устройству.

…Ты сидишь в наспех сколоченной деревянной будке с намалеванными условными обозначениями элементов приборной панели и всматриваешься в линии аэродромной разметки, пытаясь следовать их изгибам. Так, так. Кажется, пора?.. Произносишь в микрофон что-то вроде «Правый поворот, средний радиус» и ждешь, пока где-то внизу (в глубинах бессознательного, ага) водитель воспримет эту команду. Конструкция издает тошнотворный скрип и треск, переваливается на один бок, ты против воли стискиваешь подлокотники — и уже понимаешь, что опять не вписался. Перед каждой новой попыткой мучительно хочется хотя бы привстать, перегнуться через фанерные листы и рассмотреть свою траекторию получше — но нельзя. Твое место — в кресле, только из него ты сможешь должным образом контролировать все приборы. Ну, когда они у тебя будут.

Порой водитель неверно тебя понимает, поворачивает руль не на тот угол, слишком интенсивно жмет на газ, или вообще случайно пропускает твою команду мимо ушей — и снова выезд за линии разметки, снова сбитые конуса, снова возврат на исходную позицию и новая попытка.

Кто-то смотрит на тебя с восхищением, кто-то — с надеждой, кто-то — с нескрываемой завистью. От тебя ждут, что ты поведешь в первый полёт «Боинг-747» — который еще даже не построен — а ты остро ощущаешь себя неспособным справиться с управлением клоунской конструкцией из фанерной кабины, примотанной скотчем к старому ржавому грузовику…

Конечно, очень вряд ли сам Уоддел действительно сильно переживал по этому поводу — по крайней мере, со стереотипным образом летчика-испытателя такая рефлексия как-то не вяжется. Хотя как знать. Слишком часто самые прекрасные люди испытывают схожие чувства на пути к своим целям.

Очень сложно бывает постоянно напоминать себе, что «…нет, настоящий "747-й" не настолько сложнее в рулении, насколько в нем больше деталей, чем в этом деревянном скворечнике. Нет, внешний вид, пассажирский салон и способность летать не имеют отношения к передвижению по земле. Спокойно. Пробуем еще раз».

Сложно бывает во время приступов паники не ощущать себя выходцем из канонических историй про карго-культ туземцев тихоокеанских островов — человеком, который построил макет самолёта из фанеры, соломы и засохшего навоза и полагает, что он имеет какое-то отношение к его стремлению в небо. Человеком, который еще и как-то убедил в этом окружающих.

Да что там — очень сложно бывает вообще сохранить уверенность в том, что «Боинг-747» существует в реальности. Не впасть в обратный карго-культ, не убедить себя в том, что всё это лишь фанерные декорации разной степени детализации. Не придти к выводу, что в фанерном мире ощутимо проще жить.

…А потом — сильно потом — бывает еще это дурацкое чувство, когда ты привычно выруливаешь на взлетную полосу, даешь двигателям взлетный режим, отрываешь лайнер от полосы, и, погружаясь во время набора высоты в воспоминания, понимаешь, что отличия настоящего «Боинга» от фанерного макета действительно по ощущениям как-то… несущественны. Но это совсем не повод впадать в уныние. Это повод выбрать новую цель и построить новый макет. И не проклинать, а ценить проведенное в нем время.

Лишь одно умение, приобретенное Джеком Уодделлом, уже не могли приобрести все последующие пилоты «747-го» — умение управлять карикатурным Waddell's Wagon, а, значит – и не существующим еще самолетом.

Лишь в одном житель Земли двадцатого века мог превзойти представителя постсингулярной цивилизации, заселяющей Галактику — в способности выработать понятие Сингулярности до её наступления.

Лишь одно действие, доступное человеку, недоступно богам — мыслить как бог, оставаясь все еще человеком.

Продолжайте осваивать свой внутренний Waddell's Wagon и цените каждую секунду этого процесса.

И, конечно — поднимайте в небо свой «Боинг».

…Где-то на пересечении этих фраз возникает резонный вопрос, задачка по космологии, астрофизике, планетологии, химии и эволюционной биологии: how many moles of hydrogen is enough for creating a mole? Сколько молей водорода будет достаточно для получения крота?

Ключевое слово тут, конечно, «достаточно» – потому что строго необходимое количество водорода определяется массой крота и ничем больше. «От 9 до 170 граммов», сообщает Википедия; пусть будет сто для ровного счета. Берем сто молей водорода (атомарного), синтезируем из водорода тяжелые элементы в нужной пропорции (дефектом массы пренебрегаем), собираем крота наноботами, вкладываем душу – готово. Условие достаточности, однако, подразумевает, что у нас есть только водород и ничего больше.

То есть, для начала, у нас нет наноботов. И даже куда более низкотехнологичного генноинженерного оборудования тоже. Кроту придется зарождаться естественным образом как представителю возникшего в ходе эволюции биологического вида… Хм, кажется, нам уже требуется как минимум планета, способная удержать атмосферу. Оценка потребной массы водорода резко подскакивает с 10^-1 до 10²⁴ кг (полегче Земли, потяжелее Марса).

Впрочем, нет – она подскакивает эдак до 10³⁰ кг, потому что от планеты без звезды – хотя бы завалящего желтого карлика – толку мало.

Но основная проблема еще впереди. Ведь тяжелых элементов у нас тоже нет, равно как нет и неизвестной конструкции реактора для их синтеза. Всё, что есть – водород, из которого можно сделать звезды. Уже имеющийся желтый карлик  не решает проблему – во-первых, ассортимент образующихся в его недрах элементов скудноват, во-вторых, почти все они в итоге навсегда останутся в медленно остывающем белом карлике, на поверхности которого разводить кротов весьма затруднительно.

Увеличим массовый бюджет проекта еще раз в десять-двадцать. (Крота, крота, 10³² кг водорода за крота…). Такая звезда уже может взорваться как сверхновая, синтезировав при взрыве всё необходимое для создания землеподобной планеты – даже радиоактивные элементы, которые в разумных дозах будут способствовать увеличению числа мутаций и скорейшему превращению самореплицирующихся прото-РНК в кротов. Есть, однако, одна закавыка – это «всё» после взрыва унесётся в бескрайнее пустое пространство со скоростями порядка 10000 км/c и не получит никаких шансов образовать планету. Упс…

Кажется, нам нужна окружающая среда с хотя бы минимальной плотностью, которая сможет затормозить разлёт остатков Сверхновой.

Кажется, для удержания их в ограниченной области пространства нам не помешает еще и мощное гравитационное поле. Которое при этом должно быть еще и достаточно однородным, чтобы позволить возникнуть планетным системам, так что обойтись компактной черной дырой не получится.

Слушайте, кажется, нам нужна галактика. Для создания одного крота.

* * *

В августе 2008 года в Nature была опубликована статья "A common mass scale for satellite galaxies of the Milky Way", в которой было показано, что массовый спектр карликовых галактик, по-видимому, резко обрывается на значении 10⁷ солнечных масс. Почему-то легче они не бывают. Это явно связано с природой темной материи; не исключено, что вся затея с кротом обречена на провал уже потому, что из водорода без темной материи стабильную галактику не соорудишь. Ну да ладно. Остаётся взять 10⁷ солнечных масс водорода и надеяться на лучшее. Может быть, тёмная материя заваляется где-то между атомами.

Получается примерно 10⁴⁰ молей молекулярного водорода. Минимум. Возможно, раз в сто больше…

* * *

– …и потом мы узнаем, что всю эту вселенную создали лишь для того, чтобы экспериментальным путём проверить, сколько молей водорода достаточно для создания одного крота. Напрашивается аналогия с Hitchhiker's Guide to the Galaxy.

– Ну да. А 42 – это показатель степени.

Закатная заря погасла окончательно. Небо постепенно падало на землю, разрываясь на части лезвиями хребтов и сползая в долины. Очередная облачная волна нахлынула, погрузив всё вокруг в непроницаемый туман, через десяток минут отступила — и интуция подсказала, что следующая уже не достанет до этой высоты. Ночь темна и воздух прозрачен. Пора идти снимать задуманную серию.

Почти в зените сияла Луна — так, что на фотоаппарате были видны все, даже самые мелкие, подписи к кнопкам, на востоке поднимались Орион и Сириус, на юге скользили на бреющем экзотические для Северного полушария звезды Южной Рыбы, Феникса, Эридана — скользили над уходящим за горизонт белым океаном, накатывающимся неуловимо-медленным для глаза прибоем на склоны гор.

Куда-то исчез холод, исчезла усталость, и исчезло само время. Сколько проходило секунд между щелчками затвора — шестьдесят, как было выставлено на интервальном таймере? Шесть, или шестьсот?

То, скорее всего, была иллюзия, порожденная знанием — но я явственно видел своими глазами, как движутся звезды, как вращается надо мной небо. И достаточно было лишь чуть-чуть изменить восприятие сознательным усилием, чтобы ощутить, что на самом деле вращается планета.

Иногда про похожие ситуации говорят, что в такие моменты наконец-то ощущаешь себя живым. Это был не тот случай. Скорее наоборот, ощущение жизни ушло полностью — но при этом забрало с собой и антонимичную концепцию смерти. Осталась вечность и пустота, наполненная энергией.

Казалось, что я пробрался на капитанский мостик богов. Казалось, что весь мир, оставшийся под этими облаками, может в эту минуту быть моим, если только он мне действительно зачем-то нужен.