Далее...

…Очередная душная, влажная ночь. Возникшее где-то далеко впереди оранжевое сияние разрастается в стороны, разделяется сначала на источник света и его отражение в воде, а потом – на отдельные огни на гребне  плотины ГЭС «Три ущелья». «Янцзы-1» сбавляет ход, стихает привычный монотонный гул двигателей и утробное шипение воды у борта. Разумеется, воцаряющаяся тишина имеет самое прозаическое объяснение – теплоходу необходимо пришвартоваться для ожидания прохода через шлюзы – но сложно избавиться от ощущения, что корабль замирает в смешанном с опасением почтении к обитающим здесь грозным силам. Мы словно пришли к воротам храма – храма грубой технологической мощи. Мы рядом с крупнейшей электростанцией  в мире.

Дубна, город моего детства, находится на берегу Волги сразу же за плотиной Иваньковской ГЭС. Наверное, любой так расположенный населенный пункт имеет богатейшую популяцию «городских легенд», посвященных своей Плотине. Среди которых наиболее красочные и многочисленные, естественно – повествующие о том, что будет с городом, если Плотина рухнет.  Возможно, отчасти именно это, в сочетании с развитым воображением и общей любовью к воде, стало причиной моего неослабевающе благоговейного отношения ко всем гидротехническим сооружениям размером от построек бобров и выше. В первую очередь, конечно, не к поросшим травой апатичным земляным дамбам, а к тем, что подают признаки жизни. Процессы открытия и закрытия ворот шлюза, поднятие заслонов водосбросов – все это воспринимается как нечто среднее между магией и тектоническими

процессами. Умом понимаешь, что первопричиной всему является нажатие кнопок на скрытом где-то в недрах служебных зданий пульте, но вовлеченные в процесс массы и энергии настолько огромны, что их с трудом получается связать с деятельностью человека. На руку такому восприятию играет и то, что плотины и шлюзы, как правило, с виду весьма безлюдны. Ничто не нарушает впечатления, что всё это происходит само.

Потому встречи со знаменитой ГЭС «Три ущелья» я ожидал едва ли не с большим нетерпением, чем с самими Тремя ущельями. И вот «Янцзы-1» рядом с ней – висит в непроницаемой темноте, из которой кое-где выхвачены пронзительно-оранжевыми фонарями фрагменты железобетонных конструкций. Наконец, приходит время. Врата открываются.

>>> Читать далее >>>

Что, в первую очередь напоминает вам о детстве? (asked by @tadrala)

* * * * *

Игры для ZX Spectrum, в которые я играл на его клоне под названием "Дубна-48К". Звук его загрузки с магнитофонных кассет. И пожалуй, кстати, вообще размышления о развитии компьютерной техники. Мое взросление совпало по времени с эпохой ее взрывообразного расцвета, сознательное детство началось со "Спектрума" и закончилось то ли третьим, то ли четвертым Пентиумом. Как-то так получилось, что из всего множества своих детских наивных мыслей я чуть ли не наиболее ярко помню искреннее недоумение: кому, когда и для каких целей может понадобиться жесткий диск на 4 (четыре!) ГИГАбайта?

Теплоход боком отходит от причала, разворачивается и устремляется вниз по быстрому течению великой реки. Над Янцзы висит утренняя дымка, но она столь плотна, что вполне подходит на роль воспетого Гребенщиковым тумана. Не очень очевидно даже само наличие Янцзы под ней, не говоря уже о берегах и всем остальном мире.

Янцзы здесь — дракон, но не тот, что резвится между заснеженными горными пиками, бросаясь с них вниз искрящимися водопадами и играя с холодными ветрами. На ум приходят скорее гигантские амфибии и рептилии эпохи динозавров, на ум приходит гумилевское:

Янцзы, выставив на поверхность глаза и ноздри, скользит в толще перегретого тропического болота, раздвигая мясистую растительность. По ее желтой спине скользит "Янцзы-1". Солнца почти не видно — видимый свет не пробивается через дымку, зато без каких-либо затруднений проходит инфракрасная составляющая, исподволь раскаляющая палубу. Кажется, что состояние воды близко к критической точке, что граница между рекой и туманом не так уж строго определена, что теплоход не то погружен в воду по самую верхнюю палубу, не то летит в облаке подобно дирижаблю.

Гигантские мосты один за другим словно конденсируются из тумана впереди, взмахом крыла проносятся над головой и растворяются за кормой.

Параплан – зло. До того, как стать пилотом, я работал, я ел, я спал… Теперь я летаю. Полёт нельзя описать. Просто ты летишь. И после того, как ты однажды сделал это, тебя уже не увлекает по-настоящему ничего на земле. Ты постоянно смотришь в небо.

До того, как я полетел, я за рулем смотрел на дорогу – теперь я смотрю в небо. До того, как я полетел, я мечтал о карьерном росте – теперь я мечтаю о том, чтоб лететь дальше и дольше. До того, как я полетел, я мечтал о высоких чувствах – теперь я мечтаю о высокой базе. Похоже, парение – самое эгоистичное и самодостаточное занятие из всех, когда-либо придуманных. Или, может быть, я просто не ощущаю себя полноценным, если не летаю. Я просветленный человек, потому что я умею летать? Или же я инвалид, потому что не могу без полёта? Полёт – это заразная болезнь? Или обретение себя? Это что-то генетически врожденное? Или просто неизлечимая наркотическая зависимость?

Как ни назови – это что-то, чего никогда не бывает достаточно. Летай, где хочешь. Летай в динамике, пари в потоках, полетай в конвергенции, полетай в волне – тебе все равно будет чего-то не хватать. У тебя хоть раз был полет, после которого ты бы мог твердо сказать «Да! Я это сделал!»? Нет. Ты всегда знаешь, что мог бы пролететь дальше, дольше, лучше, если бы только тогда закрутил спираль покруче, или побыстрее выбрался из зоны слива, или подольше остался в том термике… или… или… или…

Этому нет конца. Может, поэтому оно никогда не надоедает? Может, поэтому мы всегда в поисках еще одного термика, еще одного полета, еще одного облака, еще одного момента, когда время останавливается, и ты сливаешься в одно целое с потоком… и все твои мысли только о том, где же его ядро. Все остальное уходит куда-то далеко, и ты весь – здесь и сейчас. Этот термик. Это облако. Этот полет…

Я бывал пьяным, я бывал и под кайфом, но я не знаю ни одного ощущения, которое так бы хотелось пережить вновь, как чувство полета. Чувство чего-то ускользающего, к чему можно стремиться, но чего нельзя достичь. Нельзя! Может, поэтому я продолжаю изучать  прогноз погоды. Может, поэтому я раз за разом перечитываю рассказы пилотов. Может, поэтому я отправляюсь на полеты, когда все выглядит совершенно бесперспективно…

Был как-то случай, когда я…

А в другой раз я…

…Ну и зачем пытаться об этом рассказать? На что ты надеешься? Сколько раз ты уже пробовал? Из этого никогда ничего не получается. Ты говоришь о том, как выбрал момент для старта, как видел, как все парят, а ты проваливаешься вниз… рассказываешь, как выбрался с тридцати метров, рассказываешь про тот обкрученный тобой спасительный пузырь размером с баскетбольный мячик… с тем же успехом ты мог распинаться на китайском. Это нельзя описать.

Я никогда уже не стану прежним. Я никогда не смогу найти успокоение в чем-то другом.

Параплан – зло.

Две тысячи шестой, две тысячи восьмой, две тысячи девятый… Полные затмения шли чередой, сокращая временной интервал и наращивая расстояние от точки моего постоянного подмосковного проживания – Кисловодск, Новосибирск… Китай. Сам факт того, что 22 июля 2009 г. я буду находиться где-то в полосе Тени, не подвергался сколь-либо существенному сомнению, но технические подробности выкристаллизовывались мучительно медленно. Турагентства не проявили существенного интереса к событию – точнее, по настойчивым просьбам отдельных энтузиастов наспех слепили из стандартных машрутов пару «якобы-затменных» туров с прискорбным соотношением «цена-качество» – поэтому принимать ключевые решения приходилось индивидуально, без возможности махнуть рукой и выбрать один из предлагаемых вариантов.

Великому затмению – с длиннейшей за несколько веков полной фазой – предстояло случиться в весьма неудачное время в неудачном месте. Лето в Юго-Восточной Азии – сезон дождей, сезон влажной жары и ежедневной многослойной облачности. К туманным в прямом и переносном смысле перспективам наблюдений любителям астрономии не привыкать, но в данном случае проблема была посерьезнее. Погодная статистика недвусмысленно демонстрировала, что охота за затмениями может быть весьма экстремальным, напрямую угрожающим здоровью и жизни хобби. Глядя на нее, очень сложно было избавиться от подозрения, что температура и влажность приведены в каких-то внесистемных китайских единицах, а значок градусов Цельсия поставлен по ошибке. Затменщики зрелого возраста хмурились и записывались на консультации к кардиологам. «…Летом климатические условия в этих городах заметно отличаются, хотя одинаково некомфортны. Это отразилось в том, что один из них традиционно сравнивают с кипящим паровым котлом, а другой – с доменной печью…», – приободряли путеводители.

Надо было сделать выбор между Шанхаем и городами в центральной части страны. Последние отличались относительно предсказуемой, стабильно плохой погодой, над шанхайским же побережьем облачности ожидалось в среднем немного поменьше, зато имелся и существенный риск «своевременного» выхода на сушу тихоокеанского тайфуна среднего калибра – в случае чего шансы на хоть небольшой просвет в облаках автоматически падали до строго нулевых.

Надо было также подобрать какую-нибудь достопримечательность, способную скрасить собой разочарование в случае наблюдения темнеющих туч вместо солнечной короны. Китай на достопримечательности более чем богат, но было предельно очевидно, что при слишком оптимистичном планировании насыщенности и длительности экскурсионной программы вероятность «увидеть X, [проклясть все на свете] и умереть от теплового удара» будет велика как никогда. Непосредственно в полосе нашлись Три Ущелья великой реки Янцзы. Изучение доступной информации показало, что:

• Три Ущелья являются «must-see» чудом природы мирового уровня;
• в предыдущей фразе слово «являются» уместнее заменить на «являлись», поскольку строительство гигантской ГЭС по одноименному проекту завершено, уровень воды в ущельях поднялся чуть ли не на сотню метров и навсегда скрыл немалую часть их красоты;
• тем не менее, горные пики оказались все же выше плотины, поэтому немалая часть красоты осталась над поверхностью;
• …и лучше бы поспешить ее увидеть, потому что проект водохранилища крайне сомнителен с экологической точки зрения, и оно вот-вот загниет и протухнет всеми своими четырьмястами километрами.

Весна 2009-го близилась к концу, время поджимало, и решение было принято. Перелет в Пекин по неожиданному бюджетному маршруту через Киев – два дня в городе – перелет в Чунцин – сплав через Три Ущелья на круизном лайнере до Ичана – переезд в Ухань – PROFIT – затмение – перелет обратно в Пекин и возвращение в тридцатиградусную московскую прохладу.

…За несколько дней до отлета прогноз оставлял лишь исчезающе малую надежду отнаблюдать основную цель поездки, зато внушал серьезные опасения, что полное затмение всего организма может случиться задолго до 22 июля и продлиться значительно дольше, чем обещанные семь минут…

Ты помнишь, как все начиналось? Уже далеко не все было впервые и вновь, но некоторая информация оказывалась ошеломляющей – как будто рассеивался туман, и мы внезапно обнаруживали себя стоящими на вершине горы, с которой открывался вид на необозримые пространства. Мы книгу читали, и книга звалась «Вселенная, жизнь, разум». С этих страниц в нашу жизнь входили описывающие окружающий мир и его судьбу немыслимые степени десятки. Сложно сказать, насколько по-настоящему мы понимали эти числа. Скорее всего, мы смотрели на них через отражение в кривоватом зеркале, как Персей на Медузу. Человек, пожалуй, не может в полной мере прочувствовать расстояние хотя бы до ближайшей звезды, не говоря уже о масштабах Метагалактики, оставшись в здравом уме. Представлять такие образы – все равно, что голыми руками хвататься за раскаленное докрасна железо. Но мы были, по сути, детьми, которые не знали, что горячее обжигает. Лежа ночью в постели, мы рассказывали друг другу, что «через чудовищный промежуток времени ~10¹⁵⁰⁰(!) лет любое вещество становится радиоактивным», — и, как ни странно, после этого у нас получалось спать, не крича во сне. Нам было дело до взрывов Сверхновых, до эволюции галактик, до коэффициентов в уравнении Дрейка, до спонтанного распада протона через 10³² лет и до перспектив межзвездных перелетов. «Чтобы полностью “распылить” массу Юпитера, необходимо затратить энергию порядка 10⁴⁴ эрг», — читали мы. Если бы нас разбудили посреди ночи и сказали, что надо срочно лететь распылять Юпитер и закладывать первый камень сферы Дайсона — это, пожалуй, не вызвало бы никаких вопросов.

И, хотя мы изнывали порой от мелких своих катастроф, но все же искренне считали их исчезающе неважными, потому что на одной ладони у нас была пылающая Сингулярность размером 10^-35 м, а на другой – выгоревшая, наполненная черными дырами Вселенная возрастом 10⁸⁰ лет. Мы ощущали себя обладателями знания такого масштаба, что оно ставило нас в один ряд с гипотетическими богами. Несколько, конечно, недоставало могущества, но это казалось сугубо временным обстоятельством. Нас лишь немного беспокоило то, что может оказаться верной закрытая модель, и уже через 10¹¹-10¹² лет нас ждет коллапс Вселенной обратно в сингулярность. Впрочем, мы были уверены, что к тому моменту мы что-нибудь придумаем – благо, кое-какие соображения уже появились.

…Мы, как это принято называть, взрослели. Мы выехали за пределы родного города в мир, который не только не спешил лететь к звездам, но и не считал нужным на них смотреть. Было, в общем, предельно понятно, что миру не до того, а мы не ощущали себя способными с ним спорить. В какой-то момент мы обнаружили, что наш кругозор изрядно сократился и составляет не более 10⁸ м, аккуратно вмещая в себя земной шар. В том, казалось, не было большой беды, потому что на Земле оказалось немало всего интересного. Мы познавали мир, не замечая, как он сужается.

…Мы живем. Наши показатели степени вяло колышутся около нулевой отметки. Нас мало интересует происходящее за пределами нашей комнаты площадью ~10¹ квадратных метров. Мы не вникаем в природу ежегодно разделяющих с нашим мозгом наше тело вирусов гриппа размером 10^-7 м, нас волнует только наличие таблеток 10^-2 м в поперечнике. Мы тычемся в разделяющую нас тонкую, но непроницаемую пленку непонимания, считая ее преодоление важнейшей задачей жизни. Рассуждать о судьбах мироздания неуместно, пока мы не найдем способ избавиться от терзающей нас боли, пока не сможем убедить разум перестать кусать свой хвост. Наше число — 10⁰. Единица, тщетно пытающаяся стать хотя бы двойкой.

Иосиф Самуилович, я, конечно же, не считаю, что я что-то предал, разменял миллион по рублю или сотворил еще что-то высокопарное и непростительное, нет. Я просто ощущаю, что, отвлекшись на несколько лет, по-глупому утратил нечто важное для самого себя. Меня убедили, что способность окинуть взглядом жизненный путь Вселенной мало чего стоит без простого бытового счастья. Но, похоже, без этой способности простое бытовое счастье не складывается у некоторых читавших Вашу книгу. Те глаза, что она мне дала — со мной, они не потеряны, хотя и давно не открывались достаточно широко. Я постараюсь перестать их стесняться. Просто потому, что выбора особо и нет.

…Ты помнишь, как всё начиналось. Прошло всего-то порядка 10⁸ секунд. Не поздно вернуться.