Нахожу мрачно-интересным тот факт, что обсуждения cancel culture, культур принятия эксплицитного отказа и запроса эксплицитного согласия, etc., etc., соседствуют с западным симулякром японской культуры общения (именно так; на знание самой той культуры претендовать не могу никак, в частности, вообще не представляю её связи с грамматикой языка — но некий образ её явно существует совершенно автономно).
Многие годы все эти «я негодный друг господина Судзуки, мне кажется, что я хотел бы посетить вашу достойную баню с моими негодными друзьями» воспринимались скорее снисходительно-саркастично, сейчас в общем-то сходные формулировки становятся в некоторых кругах стандартом вежливости и элементом системы «свой-чужой». Well, times change.
Многие же, однако, годы считалось, что, _естественно_, эти формулировки являются именно странной формой вежливости, не более; рассказывались истории про наивных, принявших подстрочник японского за истину и пострадавших; рассказывались истории про успешных, освоивших искусство вербального самоуничижения и добившихся своих целей.
Есть, в общем, готовая модель выполнения прежних задач в странной и чужеродной языковой оболочке.
С непрерывным причем соблюдением протокола, не разовым импортом какого-нибудь позднего марксизма-ленинизма во вступлении.
Всё это не является, конечно, аргументом против того, что некая языковая оболочка может таки иметь шансы успешно растворить и переписать то, что лежит под ней. И сотое повторение фразы про стократное повторение слова «халва» тоже не является. Но некоторый пессимизм создаёт.