Непогода в горах приходит быстро и в то же время незаметно.
Как опьянение, когда вдруг обнаруживаешь, что еще неизвестное количество бокалов назад расслабленность и хорошее настроение превратились в невозможность сфокусировать взгляд и шум в голове. Как болезнь, когда с трудом отрываешь себя от кровати, на которую три часа назад прилег
отдохнуть на пять минут после какого-то слишком уж тяжелого дня, тянешься за градусником и вскоре обнаруживаешь там «тридцать восемь и семь».
В чистом небе, про синий цвет которого можно долго говорить, но так ничего и не сказать, вспыхивает, быстро сносится ветром и исчезает облачко. Потом еще одно и еще.
А потом они смыкаются, опускаются, дневной свет досрочно гаснет и начинается снегопад. Умом понимаешь, что ничего столь уж страшного в такой погоде нет, что предыдущее поселение – максимум в паре часов ходьбы по хорошей тропе вниз, под уклон – но при этом кажется, что с тем же успехом оно могло бы находиться на другом краю тысячекилометровой пустыни. Безводной и, возможно, даже безвоздушной. Невозможно убедить себя, что можно достичь какой-то цели, выйдя в эту серую мглу, что можно сохранить память о какой-то цели, потеряв жилье из виду. Неважно, что снегопад не такой уж сильный – кажется, что он возьмет временем, что он будет идти дольше жизни и засыплет даже сами горы.
Однородный чуть светящийся серый цвет давит на глаза снаружи, что-то незнакомое давит на стенки черепа изнутри. Подъем с 3500 на 4200 м за день – вполне терпимо, но ощутимо.
Я дочитываю «Солярис». Серое свечение за окном равнодушнее загадочного океана. Хочется назвать его «мерцающим», «переливающимся», «колышущимся» – но все это попытки слегка паникующего от сенсорной депривации сознания выдать желаемое за действительное. На самом деле там не происходит ничего. Вообще, абсолютно. Даже снег уже перестал падать.
Проваливаюсь в сон.
…Сон ли? Слишком много ощущения своего тела, причем вполне реального ощущения – не где-то в другом месте, а именно тут, в Ледаре, в гестхаузе, в кровати. Оно, впрочем, имеет странный акцент – необычно много внимания уделено скелету, несущим конструкциям и шарнирам организма. Я чувствую себя совокупностью отрезков и точек их соединения. Таз – бедро – колено – голень – щиколотка – стопа… И на это накладывается еще один слой восприятия. Пик – хребет – пик – хребет – скала… Те же отрезки и углы между ними – это еще и горная система. Небольшая, километров на тридцать протяженности. Мне даже кажется, что я могу показать на карте, где она находится.
Я сплю, и я – Гималаи.
И непонятно, что еще можно сказать. Эта короткая фраза уже содержит всю информацию об этом ощущении, которую можно выразить словами, и любые попытки детализации будут только уводить дальше от него, потому что все употребленные определения, дополнения и обстоятельства – они исходят от человека, но никак не от горного хребта.
Я порой вспоминаю эту ночь и думаю, насколько же нелепы наши попытки перебирать свои воспоминания и пытаться как-то описывать их словами. «Я – Гималаи» в обществе говорить не очень принято, но по большому счету эта словесная конструкция ничуть не хуже тех, что, как мы думаем, что-то кому-то действительно объясняют. Хотя бы самому себе. А ведь к воспоминаниям всё и сводится. Пока сознание сочиняет слова, любое ощущение превращается в воспоминание секундной давности.
И еще более нелепы попытки детально спланировать своё будущее, представить, как мы себя будем в нем чувствовать, и рассказать себе об этом – рассказать человеческими, слишком человеческими словами из настоящего.
В то утро я проснулся, вспомнил, что я русский трекер, идущий по маршруту «Кольцо Аннапурны», собрался и пошел дальше к перевалу Торонг Ла. Возможно, если говорить меньше слов, есть шанс однажды проснуться и вспомнить, что я – Гималаи.