драконология

Подписаться на эту метку по RSS

Powers of ten

Рубрика: Блог
Метки: | |
Дата: 29/06/2011 01:31:19
Людей, с которыми можно прерываться на разговор о физике, целуясь, меньше,
чем тех, с кем можно целоваться, говоря о физике. И разница есть.

Anna «Cyrridwen» Kozlova

Ты помнишь, как все начиналось? Уже далеко не все было впервые и вновь, но некоторая информация оказывалась ошеломляющей – как будто рассеивался туман, и мы внезапно обнаруживали себя стоящими на вершине горы, с которой открывался вид на необозримые пространства. Мы книгу читали, и книга звалась «Вселенная, жизнь, разум». С этих страниц в нашу жизнь входили описывающие окружающий мир и его судьбу немыслимые степени десятки. Сложно сказать, насколько по-настоящему мы понимали эти числа. Скорее всего, мы смотрели на них через отражение в кривоватом зеркале, как Персей на Медузу. Человек, пожалуй, не может в полной мере прочувствовать расстояние хотя бы до ближайшей звезды, не говоря уже о масштабах Метагалактики, оставшись в здравом уме. Представлять такие образы – все равно, что голыми руками хвататься за раскаленное докрасна железо. Но мы были, по сути, детьми, которые не знали, что горячее обжигает. Лежа ночью в постели, мы рассказывали друг другу, что «через чудовищный промежуток времени ~101500(!) лет любое вещество становится радиоактивным», — и, как ни странно, после этого у нас получалось спать, не крича во сне. Нам было дело до взрывов Сверхновых, до эволюции галактик, до коэффициентов в уравнении Дрейка, до спонтанного распада протона через 1032 лет и до перспектив межзвездных перелетов. «Чтобы полностью “распылить” массу Юпитера, необходимо затратить энергию порядка 1044 эрг», — читали мы. Если бы нас разбудили посреди ночи и сказали, что надо срочно лететь распылять Юпитер и закладывать первый камень сферы Дайсона — это, пожалуй, не вызвало бы никаких вопросов.

И, хотя мы изнывали порой от мелких своих катастроф, но все же искренне считали их исчезающе неважными, потому что на одной ладони у нас была пылающая Сингулярность размером 10-35 м, а на другой – выгоревшая, наполненная черными дырами Вселенная возрастом 1080 лет. Мы ощущали себя обладателями знания такого масштаба, что оно ставило нас в один ряд с гипотетическими богами. Несколько, конечно, недоставало могущества, но это казалось сугубо временным обстоятельством. Нас лишь немного беспокоило то, что может оказаться верной закрытая модель, и уже через 1011-1012 лет нас ждет коллапс Вселенной обратно в сингулярность. Впрочем, мы были уверены, что к тому моменту мы что-нибудь придумаем – благо, кое-какие соображения уже появились.

…Мы, как это принято называть, взрослели. Мы выехали за пределы родного города в мир, который не только не спешил лететь к звездам, но и не считал нужным на них смотреть. Было, в общем, предельно понятно, что миру не до того, а мы не ощущали себя способными с ним спорить. В какой-то момент мы обнаружили, что наш кругозор изрядно сократился и составляет не более 108 м, аккуратно вмещая в себя земной шар. В том, казалось, не было большой беды, потому что на Земле оказалось немало всего интересного. Мы познавали мир, не замечая, как он сужается.

…Мы живем. Наши показатели степени вяло колышутся около нулевой отметки. Нас мало интересует происходящее за пределами нашей комнаты площадью ~101 квадратных метров. Мы не вникаем в природу ежегодно разделяющих с нашим мозгом наше тело вирусов гриппа размером 10-7 м, нас волнует только наличие таблеток 10-2 м в поперечнике. Мы тычемся в разделяющую нас тонкую, но непроницаемую пленку непонимания, считая ее преодоление важнейшей задачей жизни. Рассуждать о судьбах мироздания неуместно, пока мы не найдем способ избавиться от терзающей нас боли, пока не сможем убедить разум перестать кусать свой хвост. Наше число — 100. Единица, тщетно пытающаяся стать хотя бы двойкой.

Иосиф Самуилович, я, конечно же, не считаю, что я что-то предал, разменял миллион по рублю или сотворил еще что-то высокопарное и непростительное, нет. Я просто ощущаю, что, отвлекшись на несколько лет, по-глупому утратил нечто важное для самого себя. Меня убедили, что способность окинуть взглядом жизненный путь Вселенной мало чего стоит без простого бытового счастья. Но, похоже, без этой способности простое бытовое счастье не складывается у некоторых читавших Вашу книгу. Те глаза, что она мне дала — со мной, они не потеряны, хотя и давно не открывались достаточно широко. Я постараюсь перестать их стесняться. Просто потому, что выбора особо и нет.

…Ты помнишь, как всё начиналось. Прошло всего-то порядка 108 секунд. Не поздно вернуться.
Когда это началось?

Наверное, имеет смысл вспомнить, когда это не началось. Подражая Юлию Герчикову, автору великолепного текста «В защиту динозавров» – который, однако, совсем другая история.

Это не началось, когда я школьником смотрел по ТВ репортажи об очередных солнечных затмениях. Собственно, я даже не помню – а были ли они? Должны были быть. И я должен был их видеть, поскольку телевизор тогда смотрел более чем регулярно. Нет ничего странного в том, что они не отложились в памяти. Никакая камера не может передать впечатление от затмения – по многим чисто техническим причинам, а теледиктор по не менее техническим причинам не может рассказывать о нем с огнем в глазах. А потому канал не может уделить этому событию больше двадцати секунд. Может быть, если бы какая-нибудь секта совершила громкое массовое самоубийство в день затмения, это послужило бы более достойным информационным поводом. Но этого не случалось.

Это не началось, когда я смотрел использующие образ затмения мультсериалы и фильмы. В них обычно упор в освещении этого события делался на прорыв через границу между мирами голодных демонов ада, исполнение планов безумных ученых по уничтожению мира, восхождение на престол юных наследниц короны с грудями девятого размера и прочие явления, рядом с которыми воспитанное в духе радикального материализма сознание честно ставило пометку «не бывает», естественным образом переносимую и на прочий затменный антураж.

Не началось это и тогда, когда я читал кочующие из одного текста в другой исполненные чувства собственного превосходства рассказы о том, как первобытные племена при падении Тени били в бубны, прогоняя пожирающее Солнце чудовище. О том, как невежественные аборигены были сражены наповал предсказанной эрудированным завоевателем «ночью среди дня». О том, как «затмения служили источником страхов и суеверий из-за тотальной необразованности населения». Вряд ли хоть кто-то из этих авторов наблюдал полное солнечное затмение сам. Иначе бы настрой текстов был другим.

Первопричиной такой глухоты к зову Тени была, пожалуй, как это ни парадоксально, Детская Энциклопедия, а конкретно ее второй том – «Астрономия». Автор соответствующей статьи во вступлении честно пытался живописать торжественную мрачность и загадочность атмосферы затмения, не скупясь ради этого на нетипичные для научно-популярного издания эпитеты и сравнения. Однако где-то в соседнем томе содержались значительно более объемные описания чувств советского народа при виде восходящего на трибуну генсека, и на их фоне затмение смотрелось, прямо скажем, тускловато. Статья типично-методично расписывала небесную механику затмений, упоминала о методах их предсказаний на многие тысячелетия вперед, о научном значении наблюдений короны, и вообще в целом оставляла астрономической экспедиции в полосу полной фазы не больше романтики, чем выезду в труднодоступные районы для взятия геологических проб.

Ну а черту подвела таблица из приложения в конце тома. В ней были указаны места, где будут видны следующие солнечные затмения – до 1999, кажется, года. Индия, Австралия, Океания, Южная Америка... да даже и Европа, даже Дальний Восток – все это для любознательного подростка из небогатой семьи было тогда невообразимо далеко и заведомо недостижимо. Тень упорно не хотела проходить где-то поближе и обещала объявиться в Москве лишь в 2126 году. Затмение зафиксировалось в сознании как интересное, но практически лишенное налета таинственности явление, которое периодически случается где-то в мире и никогда не происходит в пределах досягаемости. Я знал его физическую суть и думал, что знаю о нем достаточно.

А началось это осенью 2005-го на ж/д платформе Большая Волга, где девушка Ира сказала мне: «А Костя, между прочим, собирается на затмение». Это была точка бифуркации.

Вечером того же дня я залез в Сеть и узнал, что 29 марта 2006 г. Тень пройдет через Кисловодск. Который… ну не то чтобы рядом, но не дальше, чем Крым. До которого можно доехать.

Потом был прочитанный от корки до корки (или «от тэга до тэга»?..) Астрофорум и восставший из анабиоза интерес не только к затмениям, но и к астрономии в целом. Были мизерные шансы на ясную погоду в Кисловодске, и было SMS «Nad Kavkazom chistoe nebo!». Потом были Новосибирск в 2008 году, Китай в 2009, Кения в 2010… И даже Аргентина, хоть и не реализовавшаяся, была возможной и доступной.

Потому что «Тот, кто видел однажды Тьму, никогда не поверит в Свет…» В светские границы. В светские рациональные доводы, в светские рассуждения о том, что ехать через полмира ради пары минут темноты – безумие и блажь.

Гонка за Тенью неотделима от ощущения Земли как маленького шарика, в любую точку которого можно при желании добраться. И в этом одна из главных ее прелестей.
Было время, когда язык был зеркалом мира. Зеркалом, представлявшимся мне идеально плоским. Я был молчалив, поскольку ощущал, что в зеркало заложена некая магическая обратная связь, и неосторожные слова могут что-то необратимо испортить в мире. Это было давно.

Было время, когда язык был игрой. Время само по себе было неплохое, но игра зачем-то периодически игралась на результат, превращаясь в спортивное состязание, и это было уже явно лишним. Игра со временем наскучила, и на первый план восприятия, сменив играбельность, вышла игрушечность, надолго отвратив меня от этого занятия.

Пришло время, когда язык становится инструментом. Инструмент, в отличие от игры, не самодостаточен, требует наличия поставленной задачи и равно отделен как от неё, так и от владельца. Связуя их, тем не менее, между собой.

Данный конкретный инструмент до крайности груб и неповоротлив, катастрофически люфтит, и пытаться совершить им какие-то тонкие действия – это, как писали классики анималистической литературы, всё равно что двумя ломами пытаться поднять капельку ртути. «Как философствуют молотом» – в каком-то смысле тавтология. Философия всегда становится «молотом»,  как только выражается в словах.

Словами много легче разрушать, чем созидать.

Но это отнюдь не делает задачу невыполнимой.
« – …переделка личности в психиатрии производится похожим способом: личность сильно встряхивается, все части личности приходят в движение, а потом, подобно игрушечным кубикам, собираются в другом порядке.
– Психиатр их собирает?..
– Нет, психиатр как раз подбрасывает, собираются они сами»
Некоторые мои кубики говорят мне, что всё нужно по возможности подбрасывать и смотреть, что будет. Или хотя бы шевелить. Я попробую.
— Вы владеете C++?
— Сегодня и завтра — нет, послезавтра — да.

© физтех на собеседовании
Мы учились, мы сдавали экзамены. Мы ждали окончания школы, ждали, когда последний звонок прозвучит фанфарами, возвещающими наше вступление в таинственную, манящую взрослую жизнь.
Мы читали — фантастику и научно-популярные издания. Мы знали, что уже очень скоро на Земле не останется границ, на Марсе будут цвести яблони, кто-то из нас полетит к звездам и всё будет гораздо лучше, чем сейчас. Нас очаровывали слова "двадцать первый век".

Последний звонок прозвенел — но по тембру он оказался подобен скорее реву сигнализации, вопящей о пересечении границы опасной зоны. Мы встретили рассвет и поняли, что он точно такой же, каким и был все семнадцать лет до того. Поняли, что по-прежнему не понимаем ни людей рядом с нами, ни собственный путь в жизни.
Двадцать первый век наступил... звезды остались далеки, да. Не скажешь лучше Емелина — "вместо эры Великого Кольца настал нескончаемый День трифидов".

Мы — поколение 82-84 годов рождения. Поколение, которому пришлось пережить два этих жесточайших облома практически одновременно. Нам пришлось слегка потяжелее, чем прочим ныне живущим.

С тех пор мы не верим в предсказанные сроки.
Мы улыбаемся, глядя на планы, программы развития и долгосрочные прогнозы. Улыбаемся только губами.
Мы не спешим взрослеть, как положено. Мы застряли там, в двухтысячном году — оглушенные чувством пустоты.

У нас нет будущего.

Ещё нет. И в этом — наша сила.
— Вы знаете, в чем смысл жизни?
— Сегодня и завтра — нет...
Я смотрюсь в зеркало.

Я вижу в зеркале черный ящик. Я знаю, что в ящике сидит кот.

Нет, в ящике нет ни образца радиоактивного элемента, ни счетчика Гейгера, ни ампулы с цианидом.
...Впрочем, что-то подобное примотано к ящику снаружи. Я смертен, да. Более того, внезапно смертен. Но — смерть моя будет событием вполне определенным. Речь не о ней.

Кот в ящике выбирает между красной и синей таблетками.

Точнее, уже выбрал. Но ящик закрыт.

Не знаю, каково было коту Шрёдингера быть одновременно живым и мертвым. Я знаю лишь, каково быть подвешенным между состояниями Избранного и coppertop'а.

Когда-то ящик откроется. Очень нескоро. Может быть, лишь после срабатывания того самого, "примотанного снаружи".

Возможно, там обнаружится сытый и довольный кот, лениво гоняющий по дну ящика красную таблетку. Скорее всего, увы.
Возможно, там обнаружится синяя таблетка и не обнаружится кота.
Возможно, мой кот смущенно промяучит что-то на тему того, что одну таблетку он сломал, а другую потерял. С него станется.

Я отворачиваюсь от зеркала и смотрю вам в глаза. Я вижу черные ящики. Я знаю, что в них сидят коты.
Источник энергии: солнечные батареи, сориентированные на свет в конце тоннеля.
JD = 2453696.416

Принципиальная позиция:
Спектр принципиальной позиции

Двойные стандарты:
Спектр двойных стандартов

aldragon:
Спектр Al Dragon
JD = 2453668.906

...Не откусывай больше, чем можешь проглотить?

Ощущаю себя какой-то нереализуемой в трехмерном пространстве пастью, кусающей во все стороны сразу...