Было время, когда язык был зеркалом мира. Зеркалом, представлявшимся мне идеально плоским. Я был молчалив, поскольку ощущал, что в зеркало заложена некая магическая обратная связь, и неосторожные слова могут что-то необратимо испортить в мире. Это было давно.
Было время, когда язык был игрой. Время само по себе было неплохое, но игра зачем-то периодически игралась на результат, превращаясь в спортивное состязание, и это было уже явно лишним. Игра со временем наскучила, и на первый план восприятия, сменив играбельность, вышла игрушечность, надолго отвратив меня от этого занятия.
Пришло время, когда язык становится инструментом. Инструмент, в отличие от игры, не самодостаточен, требует наличия поставленной задачи и равно отделен как от неё, так и от владельца. Связуя их, тем не менее, между собой.
Данный конкретный инструмент до крайности груб и неповоротлив, катастрофически люфтит, и пытаться совершить им какие-то тонкие действия – это, как писали классики анималистической литературы, всё равно что двумя ломами пытаться поднять капельку ртути. «Как философствуют молотом» – в каком-то смысле тавтология. Философия всегда становится «молотом», как только выражается в словах.
Словами много легче разрушать, чем созидать.
Но это отнюдь не делает задачу невыполнимой.
« – …переделка личности в психиатрии производится похожим способом: личность сильно встряхивается, все части личности приходят в движение, а потом, подобно игрушечным кубикам, собираются в другом порядке.Некоторые мои кубики говорят мне, что всё нужно по возможности подбрасывать и смотреть, что будет. Или хотя бы шевелить. Я попробую.
– Психиатр их собирает?..
– Нет, психиатр как раз подбрасывает, собираются они сами»